Путеводитель по ЮАР и Южной Африке

Работы популярного в Южной Африке карикатуриста Джонатана Шапиро попали в центр внимания Фонда Нельсона Мандела. Вчерашнее обсуждение роли юмора и сатиры в жизни общества затронуло также карикатуры на самого Мандела. Изображение национального героя страны носят разный энергетический заряд – от героического до смешного.

Джонатан Шапиро занимается карикатурой уже много лет. За это время практически все более-менее видные деятели политической, экономической и культурной жизни страны получили свое второе, а кто и третье, лицо в образе, созданном журналистом-художником.

Работы Шапиро многие аналитики называют индикатором свободы в государстве и выражением ее ограничений. Работы Джонатана всегда исходили из его собственного видения реальности, независимого от руководителей, будь то партийные боссы или коммерческие гиганты. по этой причине некоторые из его новых карикатур воспринимаются совсем не на ура. Африканский Национальный Конгресс, раздираемый в последние годы коррупционными скандалами, не мог остаться в стороне от карандаша Джонатана Шапиро.

Даже срисовывая с первого Президента свободной от расовой сегрегации ЮАР, молодой художник не уклонялся от критических ноток в показе сэра Нельсона и господина Мадиба. Дискуссия Фонда Мандела произвела вопрос: есть ли вообще какие-нибудь рамки в рисовании карикатур либо для творца существуют лишь внутренние, моральные ограничения?

Некоторые участники дебатов доказывали, что раз лицензию на высмеивание никто не выдавал, то и относиться к таким работам стоит с ответной степенью доверия.

Свобода всегда хороша, пока не затрагивает чьих-то политических интересов.

Сенсационное заявление журналиста The Guardian Сары Боузли привело к международному скандалу, если бы не … шаткое положение Табо Мбеки на родине. Корреспондент авторитетного издания заявляет, что в ЮАР СПИДом инфицировано 18,8% взрослого населения.

Данные, предоставленные учеными Гарвардского университета, носят скандальный характер. Масштабы катастрофы, окутавшей Южноафриканскую Республику, грандиозны. Еще недавно считалось, что страна является очагом стабильности в регионе, а правительственные программы и поддержка ООН позволили сократить рост количества инфицированных.

The Guardian стоит на страже мирового здравоохранения, если верить последним данным отчетов. Так называемые СПИД-диссиденты - ученые, не признающие борьбы с эпидемией ВИЧ посредством дорогих препаратов - вошли в окружение лидера АНК еще с конца девяностых. Они не позволили смотреть на реальность открытыми глазами, то есть объявить войну в первую очередь СПИДу, а не нищете. По словам Мбеки середины 90-х, настоящий враг Африки – это голод и безработица, отсюда и симптомы заболеваний.

Вред, нанесенный континенту и миру, не поддается исчислению, уверена С.Боузли. ученые сравнили программы ООН «Стоп СПИД» в ЮАР и соседних странах и пришли к закономерному выводу: 330 000 человек могли бы остаться в живых, если бы не труднодоступность медикаментов.

В своих оценках британские исследователи подчеркивают, что 35 тысяч детей, рожденных от больных матерей, могли бы быть совершенно здоровы, и это только самые скромные цифры. После отставки Мбеки новое руководство страны спешит развернуть новые программы по борьбе со СПИДом.

У русских в Южной Африке, в отличие от североафриканских стран, вплоть до 1950-х гг. не было собственных организаций, объединений, не говоря уже об общинах. Как известно, в Тунисе, Марокко, Египте еще до Второй мировой войны проживали тысячи русских эмигрантов, имевших свои церкви, ассоциации, общества взаимопомощи и даже печатные издания.

Русская иммиграция в эти страны была компактно-массовой: в относительно краткие сроки в странах Магриба оказались тысячи офицеров и солдат Белой армии и гражданских лиц, а также целая Черноморская эскадра. А русская иммиграция в Южную Африку вплоть до второй половины 1980-х была индивидуальной.

Во время Второй мировой войны и после нее русские общины в Северной Африке пополнились за счет «перемещенных лиц», недавних советских граждан, а также «русских французов», ехавших сюда в поисках работы. Некоторые русские эмигрантские организации в странах Магриба существовали и после войны. Поэтому вплоть до середины 1950-х гг. североафриканские русские диаспоры были гораздо крупнее и организованнее южноафриканской.

Хотя уровень адаптации русских эмигрантов к жизни в условиях Южной Африки был высок, в их среде сохранялись специфически русские этнокультурные доминанты, усвоенные еще с детства. Они не принимали советскую власть в России, но ощущение эмиграции как миссии было у них не таким острым, как у их родителей. Тем не менее, именно гордость за русскую культуру, народ, религию, язык, желание сохранить русское наследие объединило южноафриканскую русскую диаспору.

Русские эмигранты, поселившиеся в Южной Африке, уже не рассчитывали на возвращение в Россию и были готовы искать для себя новые места работы и жительства в других странах и на других континентах.

Конечно, для того, чтобы отправиться не в обжитые и освоенные русскими США, Австралию и даже Латинскую Америку, а в экзотическую Южную Африку, нужны были привлекательные финансовые условия и доля авантюризма. Но все же, если говорить об Африканском континенте, ЮАС значительно больше подходил для жизни европейского населения, чем, например, Бельгийское Конго, Марокко, Тунис или Алжир.

В Южной Африке русские эмигранты оказывались в привычных для себя условиях вестернизированного общества (речь идет, конечно, о «белой» Южной Африке) и не испытывали того шока, который пришлось пережить русским, прибывшим после революции в мусульманскую Северную Африку.

Адаптацию русских эмигрантов ускоряло сходство между культурными и политическими традициями Европы и «белой» Южной Африки, благоприятный климат, развитая инфраструктура и наличие дешевой рабочей силы в лице черных. Здесь русским эмигрантам не приходилось, как в довоенной Северной Африке, привыкать к жизни в тяжелых климатических условиях или соглашаться на низкооплачиваемую, малопрестижную работу и чувствовать себя людьми второго сорта.

Кроме того, несмотря на периодические волнения в черных пригородах (например, в Шарпевилле и Соуэто), положение белых в ЮАР, в отличие от других африканских территорий, оставалось вполне прочный вплоть до конца 1980-х гг., а высокий уровень экономического развития страны обеспечивал соответствующий уровень жизни для белого населения.

Если в бывших африканских колониях в 1950-е гг. наблюдался упадок русских общин из-за массовой эмиграции после обретения этими странами независимости, а впоследствии из-за активного проведения новыми правительствами политики «африканизации», то в Южной Африке в тот же период русские общины только зарождались и пополнялись.

Правительство Национальной партии рассматривало эмигрантов из социалистических стран Восточной Европы как своих союзников в борьбе против коммунизма и поощряло их иммиграцию в страну. Однако на численности русской диаспоры 1960–70-х это практически не сказалось. В Южную Африку ехали поляки, венгры, чехи, словаки, югославы и даже советские евреи из Израиля – но не русские.

Итак, почему в те годы, когда существовали жесткие ограничения, как, например, в конце 1930-х, русские эмигранты в большем количестве переезжали в Южную Африку? Почему в 60–70-х русских не привлекали ни льготы на проезд, ни щедрые подъемные, ни помощь в трудоустройстве и поиске жилья, ни масштабная рекламная кампания?

Что касается тех русских эмигрантов, которые покинули Россию после революции и Гражданской войны, будучи совершеннолетними, и проживали за пределами Африканского континента, то к 1960-м годам они достигли того возраста, когда человек уже «тяжел на подъем» и, как правило, не готов отправиться жить в далекую и незнакомую страну. Дети эмигрантов, а также те, кто уехал из послереволюционной России в юном возрасте, выросли, получили образование и адаптировались к жизни в тех странах, где поселились их родители.

Кризис послевоенных лет уже миновал, и не было острой необходимости покидать обжитые страны Запада, Северной и Южной Америки. Также вероятно, что некоторые эмигранты второго или третьего поколения, приезжавшие жить и работать в ЮАР в 60–80-е гг., ассимилировались и не поддерживали связи с местными русскими общинами.

Начиная с 1950-х гг., уже не имеет смысла выделять выходцев из России из общей массы южноафриканского еврейства. К этому времени десятки тысяч русских евреев в ЮАС потеряли свою самобытность и фактически растворили в себе местную еврейскую диаспору.

С родиной их уже не связывало ничего, кроме воспоминаний и русского языка, который кое-кто из них еще помнил. Многие еврей из бывшей Российской Империи искренне симпатизировали СССР, особенно в годы Второй мировой войны, но их интересы, семейные дела, работа и общественная деятельность были связаны уже не с Россией, а с Южной Африкой. Русские евреи объединились с местным еврейством, заняв его место и став южноафриканцами.

По словам З. И. Левина, «диаспора остается таковой лишь до тех пор, пока в ее ментальности сохраняется этнокультурная специфика и пока ее члены сознают свою инакость в окружающем социуме». Для русских евреев середины XX в. Южная Африка стала второй родиной, «полюсом гражданской и политической лояльности».

Что касается русских эмигрантов, то в послевоенные десятилетия их адаптация к местным условиям проходила не столь тяжело, как у русских евреев. Во-первых, это были, в основном, представители второго поколения русских беженцев. Они родились уже в зарубежье или покинули Россию еще в детстве и выросли за границей. Большинство из них в совершенстве владели иностранными языками, обладали богатым опытом адаптации к инокультурной и иноязычной среде, получили хорошее образование, позволявшее устроиться на достойную работу.

Многие ехали в ЮАР, предварительно заключив контракты с южноафриканскими компаниями или университетами. В общем, большинство русских эмигрантов уже были адаптированы к жизни в западном капиталистическом обществе и хорошо знакомы с ценностями принявшего их белого южноафриканского общества.

Упадок эмигрантских общин свидетельствует о том, что у иммигрантов пропадает необходимость в таких объединениях. Иммигрант больше не ищет поддержки и понимания исключительно среди своих земляков, и общинные механизмы оказываются лишними.

Теперь он уже может реализовать себя, не ограничивая себя связями со страной исхода. Особенно, если его соотечественники играют важную роль в экономике, культуре, общественной жизни и даже политике страны его нынешнего пребывания, как это наблюдалось в Южной Африке. Тот факт, что в 1940-е гг. в правительстве Смэтса русский еврей Г. Глюкман занимал пост министра, говорит о том, что первое поколение еврейских эмигрантов из России успешно интегрировалось в принимающее общество ЮАС.

Русским евреям, приезжавшим в Южную Африку непосредственно из Российской Империи, после непродолжительной остановки в европейских портах, пришлось столкнуться с совершенно новой, непривычной для себя средой, с чужими обычаями, языком, культурой, с необходимостью научиться выживать в этом мире.

Они, судившие об этой стране по письмам друзей и родных, статьям в еврейской прессе, а возможно, и просто по слухам, выросшие в патриархальных и религиозных семьях в Литве, Латвии, Беларуси, на первых порах переживали стресс на новом месте, ощущали себя потерянными, лишенными корней, беспомощными. Даже службы в синагогах в Южной Африке значительно отличались от тех, которые были привычны для русских евреев.

Но этим же людям, после трудного и болезненного периода адаптации, суждено было не только взять под свой контроль местные еврейские организации и внести изменения в богослужения, но и стать одной из самых влиятельных групп южноафриканского населения.

Российская иммиграция в Южную Африку была численно и качественно неравномерной в разные исторические периоды. Для периода с конца Второй мировой войны по настоящее время характерны два типа иммиграции: индивидуальная (до «перестройки» и последние десять лет) и дисперсно-массовая («перестройка» и первая половина 1990-х).

Здесь в среде иммигрантов из России можно выделить две основные социально-этнические группы. Во-первых, это десятки тысяч русских евреев, подавляющее большинство из которых приехали в Южную Африку до Второй мировой войны в результате массового исхода из Прибалтики и Беларуси.

Во-вторых, это более сотни русских, украинцев и прибалтийских немцев, поселившихся там, преимущественно, в конце 1930-х – начале 1950-х гг., предчувствуя надвигавшуюся войну или спасаясь от ее последствий.

Советские евреи, приезжавшие сюда, как правило, через Израиль, бывшие «перемещенные лица», моряки, бежавшие с советских кораблей, бросивших якорь у южноафриканских берегов, а также прочие эмигранты из СССР, поселившиеся в Южной Африке, были крайне малочисленны и разобщены, а потому многие из них быстро ассимилировались.

К 1950-м гг. организации русских евреев в ЮАР прекратили существование из-за успешной адаптации иммигрантов и повышения их социально–экономического положения. Притока молодых сил в такие организации не было, поскольку дети русских евреев считали себя южноафриканцами, прекрасно интегрировались в южноафриканское общество и удовлетворяли свои религиозно–этнические потребности в рамках общин и организаций, не связанных напрямую со страной происхождения их родителей.

Приход преподобного Сергия Радонежского пробует решить проблему преемственности поколений иммигрантов через организацию воскресной школы для русских детей. Прихожане стараются включить их в общинную жизнь, показать им ценность русского языка и культуры в надежде, что когда они вырастут, то будут по-прежнему посещать русскую церковь и поддерживать приход.

Как и в предыдущие десятилетия, сегодня среди наших соотечественников в ЮАР есть немало выдающихся деятелей культуры, бизнеса, науки. Имена некоторых из них известны на всю страну. К сожалению, выходцы из бывшего СССР участвуют и в нелегальной деятельности на территории Южной Африки. Сообщения о «русской мафии» нередко появляются в репортажах южноафриканских средств массовой информации, что негативно сказывается на представлениях южноафриканцев о наших соотечественниках.

Продолжится ли иммиграция в ЮАР из России? Вероятно, о возобновлении массовой иммиграции начала 1990-х в обозримом будущем речи быть не может. Все меньше россиян отправляются на постоянное жительство за границу. Южноафриканские власти больше не стимулируют иммиграцию.

Проведение в жизнь программы предпочтительного трудоустройства небелого населения оставляет нашим соотечественникам мало шансов получить достойную работу в Южной Африке. И, тем не менее, в ближайшие годы, вероятно, продолжится индивидуальная трудовая иммиграция российских специалистов в ЮАР. А среди южноафриканских мужчин по-прежнему будут пользоваться спросом российские невесты.

Как и в предыдущие десятилетия, дети российских иммигрантов подвергаются ассимиляции. Они почти не знакомы с русской культурой: литературой, театрами, музыкой, кино.

«С детьми, конечно, проблема: как им передать это? – пишет Евгений Тавив из Йоханнесбурга. – Хотя эта проблема всюду вне России. Но если мы уезжаем частично ради будущего наших детей, то возникает вопрос: а насколько им это нужно и понадобится в будущем?». Им, как и детям «старых» эмигрантов, проще и удобнее стать южноафриканцами, усвоить их язык, привычки, традиции.

Поэтому многие дети наших соотечественников плохо владеют русским языком. Они ходят в английские школы. Их друзья – это южноафриканцы, с которыми общаться можно только по-английски или на африкаанс. Русский язык становится языком внутрисемейного общения и теряет в глазах детей ту ценность, которой наделяют его их родители.

Но, с другой стороны, некоторые из них, как отмечает председатель Ассоциации российских соотечественников в ЮАР Олег Пантюхин, «к 18–25 годам начинают интересоваться русским языком, читают классику. Многие мечтают найти работу в России, и зачастую это удается через английские фирмы, которые сейчас набирают специалистов, владеющих русским. Но для юношей основной проблемой является [обязательная] служба в армии».

Поэтому, как и в 1960–70-е гг., возникает вопрос о том, какое будущее ожидает русскоязычные общины Южной Африки. Захочет ли второе поколение иммигрантов продолжить дело своих родителей?